В уютных и колоритных московских тошниловках вам не только демидрольного пива подадут и в глаза нахамят, а то и морду лица начистят — тут ещё и незнакомцы попадаются такие, что бодун как рукой снимает и безо всякой поправки.
— Я присяду с вашего позволения? — спрашивает незнакомец.
— Можно и так, — говорю. А сам разглядываю новичка. Небольшого роста, опрятно одетый. Глаза скромно опускает вниз всякий раз, когда вздумается ему что-нибудь сказать. На картонной тарелке перед ним пластиковый стаканчик с чайного цвета жидкостью и два бутерброда: с сыром и с колбасой.
— Надолго к нам? — интересуюсь.
— Как примут, — негромко отвечает он и ещё тише вздыхает.
— Не понял.
— Ну, я ведь тут, собственно, не совсем законно…
Рассматриваю субъекта внимательнее, затем ещё раз и придирчиво. Вроде на мигранта не похож. Хотя кто их теперь разберёт, в нашем-то бардаке.
— Понимаете, визу-то мне выдали, — всё так же негромко вещает новичок. — Но к ней ещё допуск нужен. Медосмотр по прибытии. Справки… куча справок, понимаете? А у меня времени в обрез.
— Так чего же вы сюда-то пришли? — уже начинаю раздражаться.
— Ну, как же… Мне сказали перед вылетом: хочешь понять эту культуру, проникай в самую суть. Вглубь, так сказать. А тут такие философы собираются…
Это точно. Этого добра у нас навалом.
— Вот только общаться порой бывает непросто. — Новичок немного помялся, затем снял с левой руки перчатку, под которой… оказалось щупальце, почесал у себя где-то в районе затылка и, глядя как я медленно съезжаю под стол, добавил. — Не все принимают тебя таким, какой ты есть на самом деле. А мы ведь совсем не опасные и вовсе не агрессивные, не то, что некоторые из присутствующих. — Пока я боролся с приступом дурноты, посетитель залихватски опрокинул содержимое пластикового стаканчика в свой вполне человеческий рот и закусил это дело вполне земным бутербродом с колбасой. — Вообще говоря, здесь у вас все какие-то нервные и впечатлительные. Оно, может, и понятно: Гомер, Шекспир, Виктор Гюго, Хемингуэй тот же, — продолжал посетитель, одобрительно кивая мне, пока я возвращался в прямосидячее положение и сглатывал содержимое ротовой полости, — да вот только что-то не видно здесь ни выдающегося писателя, ни художника, ни талантливого инженера или архитектора. — Посетитель принялся за бутерброд с сыром, лицо его имело теперь сосредоточенное, даже несколько ожесточённое выражение. — Скажите мне, Геннадий, — и не удивляйтесь, пожалуйста, что мне известно ваше имя, я ведь прибыл издалека, у нас там это в порядке вещей, — скажите мне, почему в столь колоритном месте собираются сплошь лентяи и пропойцы, не утруждающие себя лишним телодвижением, не то что серьёзной работой нейронов?
— Первое впечатление обманчиво. — Я уже справился с собой и говорил почти без запинки. — Акклиматизация, знаете ли… Через пару-тройку недель это пройдёт. А, может, и раньше. Люди будут казаться милыми, добрыми… Отзывчивыми. Если почаще заходить в такие вот места.
— Возможно. — Незнакомец неожиданно улыбнулся и хлопнул второй, скрытой пока рукой по столу. — А не заказать ли нам, Геннадий, по этому поводу прямо сразу графинчик? За акклиматизацию, так сказать, а?
