Что является внешним детектором наших эмоций? Возможно, изгиб губ, кривизна улыбки или «зеркало души»? Конечно, все эти части со счетов сбрасывать не стоит, однако самым эмоциональным элементом нашего лица являются брови. Но почему они называются брови, а не, допустим, налобники или надглазники? Каким образом русскому человеку пришло в голову называть эти меховые полосочки бровями?
Старый добрый индоевропейский язык подкинул нам это слово, и его буквальным значением было «мост между лбом и глазами». Мост! Даже не знаю, странно ли, после сравнения бровей с мостом, то, что слово «бревно» является родственным «бровям». Возможно, брови, за счет своей подвижности и невербальной помощи в выражении эмоций представлялись путем, по которым мысли из головы, то бишь, по направлению ото лба, переходили к глазам, в которых, как говорят, всегда можно прочитать правду. Надо сказать, что такая теория звучит чересчур сказочно.
Если в сознании русского человека представление о бровях основано на представлении о мосте, то кто должен переходить этот мост? Непонятно. Тем не менее, без бровей нам было бы очень худо: пот, грязь и другие биологические или климатические жидкости стекали бы прямо в глаза. Благодаря бровям они сбегают вниз по вискам, минуя наши глазницы. Одним словом, такой мост очень полезен даже с учетом того, что ходить по нему некому. Но вот, например, в Древнем Египте думали иначе, предпочитая полностью их сбривать и на месте бровей рисовать новые. А вот мусульманским женщинам до сих пор запрещено самим менять форму бровей, вплоть до выщипывания. Сделать это они могут лишь с разрешения мужа. Вот такое вот щепетильное отношение.
Кстати, греческая приставка «моно», успешно использующаяся в русском языке, означает «один», поэтому нетрудно догадаться, почему сросшиеся брови мы называем монобровью.
Всем густых бровей!
