Я сидел рядом с молоденькой девчонкой, которая не слишком хорошо знала свой план.
– Куда пойдет Роутфорд, 2900? – спросила она меня.
– Попробуй кинуть в 33-й, – посоветовал я.
С нею заговорил надзиратель.
– Так, говорите, вы из Канзас-Сити? У меня родители в Канзас-Сити родились.
– Что вы говорите? – откликнулась девчонка.
Затем спросила у меня:
– Как насчет Майерс, 8400?
– Давай в 18-й.
Она была слегка полновата, но готова. Я пас. На некоторое время с дамами завязал.
Надзиратель стоял подозрительно близко к ней.
– Вы живете далеко от работы?
– Нет.
– А вам работа нравится?
– О, да.
Она повернулась ко мне:
– Как насчет Олбэни, 6200?
– Шестнадцать.
Когда я закончил свой поднос, надзиратель обратился ко мне:
– Чинаски, я засекал вам время по этому подносу. У вас это заняло 28 минут.
Я промолчал.
– Вы знаете, какова норма для такого подноса?
– Нет, не знаю.
– Сколько вы здесь работаете?
– Одиннадцать лет.
– Вы проработали здесь 11 лет и не знаете нормы?
– Именно.
– Вы сортируете почту, как будто вам это безразлично.
Перед девчонкой до сих пор стоял полный поднос. Начинали мы их вместе.
– К тому же, вы разговаривали с дамой, сидящей рядом.
Я зажег сигарету.
– Чинаски, подойдите-ка сюда на минутку.
Он стоял перед жестяными ящиками и показывал мне что-то. Остальные клерки заработали очень быстро. Я видел, как неистово замелькали их правые руки. Даже пухлая девчонка теперь распихивала как надо.
– Видите цифры, написанные на торце ящика?
– Ну.
– Эти цифры указывают количество штук, которые надо рассортировать в минуту. Двухфутовый поднос должен быть разметан за 23 минуты. Вы превысили норму на пять минут.
Он ткнул в 23:
– Двадцать три минуты – это норма.
– Эти 23 ничего не значат, – ответил я.
– Как это?
– А так, что подошел человек с ведерком краски и написал тут цифру 23.
– Нет, нет, это проверено временем за много лет и не раз перепроверено.
Что толку спорить? Я ничего не ответил.
– Мне придется написать вам взыскание, Чинаски. Вас об этом известят.
Я вернулся на место и сел. Одиннадцать лет! У меня в кармане не прибавилось ни гроша с тех пор, как я вошел сюда. Одиннадцать лет. Хоть каждая ночь была длинна, годы летели быстро. Может, все дело в ночных сменах. Или в том, что делал одно и то же снова, снова и снова. По крайней мере, с Булыжником я никогда не знал, чего ожидать. Тут же никаких сюрпризов больше не было.
Одиннадцать лет пронеслись в голове. Я видел, как работа пожирала людей.
Казалось, они таяли. Был Джимми Поттс с Участка Дорси. Когда я только поступил, Джимми был прекрасно сложен, носил белую майку. Теперь его нет. Он опустил свое сиденье почти до самого полу и вцепился в табурет ногами, чтобы не упасть. Так устал, что даже не стригся, носил одни штаны по три года. Рубашки менял дважды в неделю, а ноги еле переставлял. Его убили. Ему было 55. Семь лет до пенсии.
– Не доживу, – говорил он мне.
Люди либо таяли, либо толстели, становились просто огромными, особенно в заднице и талии. Всё – от табурета, от одних и тех же движений, одних и тех же разговоров. И я такой – дурнота, боли в руках, шее, груди, везде. Я спал целыми днями, набираясь сил перед работой. По выходным вынужден был пить, чтобы забыть обо всем. Пришел я сюда весом 185 фунтов. Теперь же весил все 223. Двигалась во мне только правая рука.
Из книги «Почтамт» Чарльза Буковски.
