Ее величество въехала в Москву за несколько дней до своего коронования (Екатерину II короновал в 1762 году архиепископ новгородский Дмитрий).
Я ее видела каждый день. Орловы, думая унизить меня, внушили церемониймейстеру, что орден св. Екатерины не дает мне права на особенное место во время церемонии коронования; он действительно не давал никакого особого преимущества в этом отношении, но уже 50 лет считался высшей наградой. Петр I, желая привлечь дворянство к службе, особенно к военной, установил немецкий этикет, согласно которому в высокоторжественные дни приглашенные размещались сообразно чинам, жены — по чинам своих мужей, а девицы — по чинам своих отцов; таким образом, на торжестве коронования я должна была занимать место жены полковника. Все относительно на этом свете; место жены полковника было самое последнее в соборе; им отводился последний ряд на высоком помосте, сооруженном в церкви. Мои друзья думали, что я обижусь этим, и находили даже, что мне не следует ехать в церковь.
— Я непременно поеду,- отвечала я,- я непременно хочу видеть церемонию, которую никогда не видела и, надеюсь, никогда не увижу более. Мне совершенно безразлично, на каком месте я буду сидеть; я настолько горда, что думаю, что я своим присутствием украшу самое последнее место и сделаю его равным самому первому. Не меня ведь будут бранить за это, так что мне не придется краснеть, и я настолько великодушна, что желаю, чтобы и других за это не журили.
22 сентября, в день коронации, я, по обыкновению, отправилась к императрице, только гораздо раньше обычного часа. При выходе ее из внутренних покоев я следовала непосредственно за ней (великий князь был болен, а императорской фамилии не было). В соборе я, весело улыбаясь, отправилась на свое скромное место, которое не уготовало мне никаких неприятностей, за исключением одной: я не знала никого из дам, занимавших места наравне со мной. Я рассуждала, что если бы в театре давали оперу, которую мне так бы хотелось видеть, и не оставалось бы хороших мест, я, со своей страстной любовью к музыке, согласилась бы, скорей, занять место в райке, чем вовсе пропустить спектакле. Здесь было почти то же самое. Те, кто согласится со мной, что можно быть униженным только собственными поступками, не удивятся тому, что я отнеслась так равнодушно к этому инциденту.
По выходе из церкви ее величество села на трон; тут же я была назначена статс-дамой (Это высшее назначение при петербургском дворе, потому что статс-дама занимает место сейчас за императорской фамилией). Было много новых назначений. Мой муж был сделан камер-юнкером с чином бригадира; ему вместе с тем было оставлено и командование кирасирским полком.
В продолжение нескольких недель шли беспрерывные празднества. Москва была довольна, и зима проходила среди всеобщего веселия. В это время граф Бестужев прочел некоторым лицам вздорную челобитную на имя императрицы, в которой ее всеподданнейше, всепочтительнейще и всенижайше просили избрать себе супруга ввиду слабого здоровья великого князя. Несколько вельмож подписали ее, но когда он явился с этой челобитной к моему дяде канцлеру, эта безумная и опасная затея была навсегда уничтожена мужественным его поведением. Он прервал графа Бестужева и просил его не нарушать покой, столь необходимый ему вследствие его болезни, и не волновать его столь нелепыми и опасными для спокойствия и счастья родины проектами; он не захотел слушать дальнейшего чтения фантастической челобитной и, повернув Бестужеву спину, вышел из комнаты. Бестужев вообразил, что дядя столь решительно отверг его проект, опираясь на могущественную партию. Между тем он почти никого не видел по болезни; в городе уже упорно держались слухи, что Бестужев был орудием честолюбия Григория Орлова. По уходе Бестужева дядя велел заложить карету и, несмотря на болезнь, поехал просить аудиенции у императрицы, немедленно принявшей его. Он рассказал императрице странное заявление, которое сделал ему Бестужев, представил ей, сколько затруднений явилось бы, если бы она поставила над собой повелителя в лице мужа, и выразил мнение, чю, по всей вероятности, народ не пожелает видеть Орлова ее супругом. Императрица уверила его, что она никогда не уполномочивала этого старого интригана на подобный шаг, и сказала, что не забудет откровенного и благородного образа действий дяди, в котором она усматривает и чувство дружбы лично к ней. Дядя ответил, что он исполнил только свой долг и предоставляет теперь ей самой подумать над этим, и удалился. Подобное поведение канцлера вызвало всеобщее одобрение к нему.
Отрывок из книги «Записки 1743-1810»
