Когда началась война. Гене было 8 с половиной лет. В 41-м он остался один: отец ушел на фронт добровольцем, а мать и трех сестер с братом немцы угнали на Запад. Гена чудом избежал плена и пошел скитаться по городам и весям. Кормился тем, что Бог пошлет, спал в лесах и степях, в окопах и воронках, в старых сараях, а когда везло — в сенцах, если приютят сердобольные люди. Прибивался к солдатам, но никто долго не брал.
Свою войну он начал под Одессой на станции Раздельная, закончил в Праге в звании гвардии младшего сержанта (в 12 с половиной лет!) и с боевыми наградами — медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». За спасение знамени отдельного дивизиона ПВО он был еще представлен к ордену Красного Знамени, но в штабе дивизии схватились за головы: с ума вы там что ли посходили — детей к высшей боевой награде представлять?! И хотя по всем канонам за спасение знамени подразделения полагалась высшая награда, штабисты либо перестраховались, либо пожадничали, либо по-черному позавидовали. Да Бог с ними! Война заканчивалась — сам жив-здоров, ни одного ранения, царапины и синяки не в счет, контузило, правда, разочек крепко, но так ведь оклемался…
А медаль «За отвагу» получил за спасение солдата-связиста. Сам-то Гена служил связным — это когда нужный приказ или донесение нельзя было передать техническими средствами, то он бегом, ползком, а чаще на коне мотался по эскадронам, ротам, дивизионам. Под взрывами бомб и мин, под свист пуль, который слышишь, если пуля пролетит над ухом. Мало не покажется, поскольку связь, по его же словам, была «ну-у очень паршивой», оказываться в самой гуще боев приходилось частенько.
Однажды увязался за дядей Жорой Петросяном искать обрыв на линии связи. Километров семь, наверное, шли, проверяя провод, пока не нашли повреждение. Петросян соединил оборванные провода, подключился к связи, доложил о выполнении задания. И в этот миг раздался взрыв мины. Дядя Жора повалился как подкошенный. «Тормошу его, а он без сознания. Достал свой и его индивидуальные пакеты, перевязал, а кровь все равно хлещет. Догадался: надо бы жгут. Кортик у меня был, подарок командира, отрезал я им провод от телефонной трубки, скрутил ногу, насколько сил хватило, и потащил на плащ-палатке дядю Жору. Часа три, наверное, тащил, пока сам не упал полумертвым от бессилия. Хорошо, что был уже совсем рядом от своих — закричал…»
Петросяна с тяжелейшим ранением бедра отправили в медсанбат, потом в госпиталь, и больше Гена его не видел. И только спустя лет 20, будучи в командировке в Ереване, спросил наобум в справочной. «А отчество?» — «Не знаю». — «Да у нас четверть Еревана Петросяны, среди них четверть — Георгии». Пошел в военкомат, там тоже: «Как отчество?» — «Не знаю. Но знаю, в какой части служил, где ранен и возраст примерно…» — «Ну, это другое дело». Нашли. Вот это была встреча! Вся родня в одночасье в дом набилась. Старый отец Георгия Вазген поднял бокал и первый тост за спасителя своего сына начал словами: «Внучек ты наш дорогой!»…
***
Мимо суворовского училища проскакивал два раза. В первый раз после контузии (тогда как раз вышел приказ Сталина об отправке воспитанников действующих частей в тыл на учебу). Приехало их в Харьковское суворовское мальчишек двадцать с разных фронтов. Приставили к ним такого служаку, что скука обуяла страшенная. И Гена сбежал догонять свой 4-й Гвардейский Кубанский кавалерийский казачий корпус под командованием прославленного генерала И. А. Плиева. Догнал в Румынии у самой границы с Венгрией. Наплел своему непосредственному командиру: училище переполнено, места не нашлось, то да се… Не скажешь же, что сбежал, тем более на передовую…
Уже после войны направили в Московское суворовское. Приехал в столицу, явился в Управление суворовскими училищами на Арбате, а там какой-то полковник, весь в скрипучих ремнях, отбрил: «Куда же мы тебя примем в конце октября — все давно уже учатся». И все: кру-гом арш!
Идет-шагает по Москве наш Гена, расстроенный жутко, что делать — не знает. Навстречу генерал-лейтенант. Гена, как положено, под козырек. Генерал его останавливает: кто, дескать, откуда и куда? Гена по всей форме отвечает, а у самого на глазах слезы. Генерал внимательно выслушивает и говорит: «А ну-ка пойдем со мной!» И заводит его в ЦК ВЛКСМ. Генерал-лейтенанта там знали. (Еще бы! Это был тот самый А. Игнатьев, известный дипломат, автор знаменитой книги «50 лет в строю».
Но тогда Гена об этом, естественно, не догадывался). Генерал завел Гену к секретарю ЦК Михайлову, Михайлов позвонил начальнику Управления трудовыми резервами. Тот предложил два ремесленных училища на выбор — в одном готовили электриков, в другом — металлистов. Гена выбрал второе. А почему — до сих пор не знает. Но учился в охотку, закончил училище с отличием и с пятым разрядом слесаря по ремонту промышленного оборудования. Работать направили на Первый московский авторемзавод.
В 51-м призвали в армию, сказав, что на войне он был как бы не по закону, но предоставили право выбора рода войск. Захотелось в Морфлот. Вежливо отказали: росточком не вышел. Пошел в авиацию. Проучился год на воздушного стрелка и еще три года летал. Уйдя в запас, вернулся на свой завод. Все бы хорошо, да стал пописывать в заводскую многотиражку. Заметили. Уговорили поработать ответственным секретарем газеты.
Так жизнь уготовила ему еще один зигзаг.
…маму свою, Елену Петровну — слава Богу, живую — он увидел лишь спустя десять лет после начала войны. А отец Андрей Васильевич погиб при форсировании Днепра.
