Сегодня любой желающий, разумеется, при наличии денег, может устроить себе небольшой развлекательный тур в Северную Корею. Тур с веселыми селфи на экзотическом фоне, под присмотром спецслужб и специально назначенных гидов, где любое самовольное отклонение от маршрута и прочие неосторожные действия наказуемы. В лучшем случае – немедленной высылкой, в худшем (как это случается в основном с американцами) – многолетним приговором к трудовым лагерям.
Но как бы страшно это ни звучало, не стоит путать «благополучную» зону для иностранцев с настоящими тюрьмами для самих корейцев. Власти отказываются предоставлять информацию и уж тем более допускать туда международные инспекции. Сведения о том, что же на самом деле происходит за колючей проволокой, собирают по крупицам. В основном это информация от бывших узников 80-х – 90-х годов, но есть и более свежие истории. Anews.com рассказывает о том, что известно.
То, что условия в тюрьмах и лагерях самые ужасающие, догадаться несложно. Охранников специально обучают зверскому обращению с заключенными: пытки, тайные и публичные казни для них – обычная рутина и даже забава. Но и без того там высочайший уровень смертности из-за голода, болезней и несчастных случаев во время каторжных работ, поскольку людям, фактически обреченным на смерть, медицинскую помощь не оказывают. Многие вещи, например велосипеды, одежда, а также продукты сделаны и выращены тяжелым ручным трудом сотен тысяч арестантов.
Лагеря делятся на два типа: трудовые колонии для политзаключенных (сейчас в стране, предположительно, 6 таких колоний) и «центры перевоспитания» для уголовников (их от 15 до 20).
Попасть в число политзеков проще простого: например, спел южнокорейскую песню или случайно повредил портрет лидеров нации (достаточно разлить чай на газету с их изображением) – и вот уже без суда и следствия «преступника» переселяют в лагерь. Причем вместе со всей ближайшей родней: родителями, детьми, братьями, сестрами, иногда даже с бабушками-дедушками и внуками – все они считаются «виновными по ассоциации». В абсолютном большинстве случаев лагерь становится для них домом на всю жизнь.
Колонии расположены в глухих горных долинах, полностью отрезанных от мира. По сути, узников превращают в рабов, занятых тяжелым и опасным трудом с использованием самых примитивных инструментов – в основном на рудниках и в сельском хозяйстве.
Центры перевоспитания похожи на классические тюрьмы – это обширные комплексы тюремных зданий, окруженных высокими стенами. Туда попадают реальные уголовники, но на равных с ними отбывают наказание и многие простые корейцы, которые решились на «преступление» от нищеты и безысходности (украли еду, занимались незаконной торговлей, попытались пересечь границу и т.п.).
Заключенные центров также заняты рабским трудом – в основном, на тюремных заводах и фабриках. Тех, кто не смог выполнить норму, подвергают пыткам или надолго помещают в особые камеры, такие крохотные, что там невозможно ни стоять, ни лежать в полный рост.
В отличие от колоний для политзаключенных, в центрах перевоспитания узников после дня работы подвергают идеологической обработке, заставляя учить наизусть речи Ким Ир Сена и Ким Чен Ира и проходить «обряды самокритики и покаяния».
Благодаря рассказам очевидцев, мы можем узнать подробности быта в конкретных лагерях.
Лагерь Хвасон (исправительная трудовая колония №16)
Крупнейший лагерь в стране (примерно 560 кв. километров – как Волгоград или Владивосток), конечно, не обозначен на картах, но на четких спутниковых снимках можно рассмотреть ворота и забор с вышками по периметру. Здесь политзеки, или, как их называют, «контрреволюционные и антипартийные элементы» числом 20 тысяч человек отбывают пожизненное наказание без права на освобождение.
Всего в 2 километрах от западной границы лагеря КНДР проводит свои подземные ядерные испытания: последнее было 6 января этого года, предыдущие – в 2006, 2009 и 2013 годах. Перебежчики рассказывали, что политзеков заставляют рыть туннели и строить подземные сооружения в радиоактивных зонах.
Свидетели. Таких всего двое: некий подросток – родственник одного из заключенных, попавший в лагерь вместе со всей семьей, когда ему было 13, и некто Ли (имя ненастоящее) – бывший охранник Хвасона. По словам последнего, членов семей по прибытии в лагерь разлучают, так что они могут никогда больше не встретиться. До места работы зеки идут 10 км пешком, зимой зачастую при 25-градусном морозе.
В задачу Ли не входило казнить узников, но он видел, как их душили проволокой, забивали деревянными палками, заставляли рыть собственные могилы и убивали мощным ударом молота по затылку.
По словам Ли, охранники Хвасона не считают пытки издевательством или жестокостью. Больше того, они хвастают друг перед другом своими садистскими методами, и чувство вины им незнакомо, потому что тюремному персоналу тотально «промывают мозги».
Здесь не церемонятся ни с женщинами, ни с детьми. Женщин охранники насилуют, после этого зачастую тайно убивают, чтобы не распространялись слухи (при этом официально их называют «пропавшими»), а беременных наказывают, отправляя на тяжелейшие работы, чтобы спровоцировать выкидыш. Или делают принудительный аборт.
Лагерь Ёдок (исправительная трудовая колония №15)
Этот лагерь поделен на 2 зоны: «зону тотального контроля» и «революционную зону». В первую помещают людей, которые, по мнению властей, совершили преступления против режима или являются политически ненадежными (например, северокорейцы, побывавшие в Японии и христиане). Их уже никогда не выпускают. В 90-е годы под «тотальным контролем» содержались 30 тысяч человек, в том числе около 6 тысяч христиан.
В «революционную зону» отправляют «неопасных преступников», их отпускают после отбывания срока – если, конечно, им удается выжить в жесточайших условиях. В этой части лагеря, как можно догадаться, гораздо меньше узников (в 90-е было 16,5 тысячи).
Общая площадь Ёдока – 370 кв. километров (больше, чем Ростов-на-Дону или Красноярск).
Лагерь окружен 4-метровой изгородью из колючей проволоки, по которой пущено электричество (очевидцы вспоминали, как она искрила в дождливые дни), и смотровыми вышками по всему периметру. В охране – 1 000 автоматчиков с собаками и ручными гранатами.
Бараки для заключенных выглядят хуже, чем загоны для скота: глиняные стены, соломенные крыши, не защищающие от осадков, выстланный соломой пол. Одно помещение площадью 50 кв. метров делят 30-40 человек. Камеры никогда не отапливаются, так что зимой, в 20-градусные морозы, узники отмораживают уши и конечности.
В лагере царит полная антисанитария: нет ни полноценных душевых, ни прачечной, и всего по одному туалету на 200 заключенных. Тюремная одежда переходит от одних к другим, ее снимают с мертвых и выдают вновь прибывшим.Охранники заставляют зеков доносить друг на друга и особо отличившихся назначают «старостами» над группами сокамерников. Если хотя бы один человек не работает должным образом, то наказывают всю группу. Это создает атмосферу злобы и вражды, исключает какую-либо солидарность и взаимовыручку – получается система «слежки всех за всеми».
В 80-х – 90-х годах заключенные работали 7 дней в неделю, летом – с 4 утра до 8 вечера, зимой – с 5:30 утра. Помимо рабочей нормы, они должны преуспевать на «уроках идеологии». Те, кто, к примеру, не заучил наставления Ким Ир Сена, лишаются сна или получают сокращенный паек. При этом даже «нормальное», не сокращенное питание настолько скудное, что узники питаются пойманными грызунами и змеями, чтобы выжить.
В новом веке, похоже, произошли кое-какие улучшения, хотя их трудно даже назвать этим словом. Если раньше зекам давали по 150-200 граммов непотребного кукурузного варева, то теперь, по рассказам, они получают овощной суп и чашку риса с бобами и кукурузой. Но все равно порции так малы, что нередко отец крадет еду у собственного сына. А что-либо годящееся в еду (например, зерна, которые дают заключенным для высадки) перемешивают с испражнениями. Правда, по словам очевидцев, многие все же умудряются красть их, мыть и есть.
Выпущенным из лагеря ставят на руку клеймо, обязующее их молчать о лагерной жизни. Надпись гласит: «Я буду казнен, если разглашу секреты Ёдока». Поэтому рассказы можно услышать только от северокорейцев, сумевших бежать за границу.
Свидетель: 48-летний Чон Гван Ир, обвиненный в шпионаже за то, что во время поездки в Китай контактировал с гражданином Южной Кореи. Он провел в Ёдоке 3 года, с 2000 по 2003, потом с риском для жизни перебрался через границу на Юг. Бывший арестант рассказал, что подъем в лагере был в 5 утра, с 6 до 12 – работа в полях, потом час на обед, с 13 до 19 – снова работа, ужин, затем «политическое перевоспитание». Причем пока не затвердишь полученного урока, нельзя ложиться спать.
«Существуют два легальных способа убивать заключенных: забивать до смерти и обрекать на голодную смерть, — поведал Чон Гван Ир. — Обычно люди, и без того сильно ослабленные, погибают без пищи за 2 недели». Он говорит, что зимой трупы не закапывают, потому что земля сильно промерзает, а отправляют «на склад». В марте заключенных заставляют очищать эти «склады». К тому времени полуразложившиеся тела бывают изъедены грызунами и насекомыми, и их просто сбрасывают в ямы, как мусор.
По понятным причинам, власти КНДР никогда не отправляют в такие лагеря осужденных иностранцев. Их держат в полной изоляции (за исключением пары охранников, которым запрещено вступать в разговоры), кормят трижды в день (без изобилия, но все же), соблюдают нормы гигиены (в камерах есть душевые). Пыток к ним не применяют, да и работу дают более-менее посильную – например, вскапывать фруктовые деревья.
Впрочем, зачастую огромные сроки приговоров (американскому студенту как раз на днях дали 15 лет за то, что сорвал агитационный плакат в отеле) заканчиваются для иностранцев недолгой отсидкой и депортацией на родину.
