По всем признакам было видно, что зима вот-вот установится. В ямках и воронках снег — хотя и тонким слоем, по улегся плотно. Земля теперь и днем почти пе оттаивает. Так и звенит от солдатских сапог. И в траншеях шаги слышны издалека. Интенданты о пас позаботились, выдали ватные брюки, телогрейки, меховые рукавицы. Почти половина бойцов получила добротные полушубки. в этом одеянии стал похож на кавун. В узком окопчике и пе повернуться. Зато никакой мороз не страшен.
По-иному выглядят вояки из «голубой» дивизии. Фюрер, видать, пе балует их вниманием. В оптику мне хорошо видно, как они одеты. На серо-зеленые шинели наброшены одеяла, головы по-бабьи повязаны платками. Из-за наших пуль и холодов они почти и пе высовываются из своих землянок. И нам приходится взаимодействовать с минометчиками Кочубея, чтобы выкуривать фашистов из их нор.
Счет пстребленпых врагов и у меня, и у моих учеников — Кочубея, Казакова, Денисенко, Голубева, Приходько, Серого — продолжает расти. И я все чаще поглядываю на номер, который выбпт на ствольной коробке моей винтовки, — 220.
Когда мпе вручали ее, загадал про себя — не успокоюсь, пока столько же гитлеровцев пе отправлю па тот свет. Похоже, думка моя осуществится. Надо быть толь ее еще хитрее и осторожнее. Бить врага, как любит повторять Никифоров, наверпяка.
Однажды вечером взводный предупредил меня: утром я должен быть у командира полка.
На КП полка явился спозаранку. Терпеливо жду, пока меня позовут. Ожидая, познакомился с солдатом пз комендантского взвода.
— Так ты и есть известный снайпер Дьяченко?! — удивленными глазами посмотрел на мепя пожилой боец.
— Я! Только никакой я пе известный, а как все…
— Ну как же! В газетах пишут, сколько урону фашистам причинил. Вроде Симапчука… Тот хоть ростом был неказист, а воевал будь здоров!
— Дьячепко! Здесь? — окликнул мепя адъготапт командира полка.
— Здесь! — вскочил я и вытянулся.
— Заходи!
В землянке командира пахло цветочным одеколоном, В маленькой железной печурке весело потрескивали дрова. Майор А. Попов сидел возле небольшого столика, сколоченного из старых снарядных ящиков. Он, видимо, только что побрился, и на его лице и крупной шишковатой голове отсвечивала розовая кожа.
— Завтра в армию поедешь, на слет истреби гелей.,, Вместо Симанчука полк представлять будешь. Если придется говорить — но тушуйся.
Я стоял словно оглушепный, не зная, что и ответить. Выступать!.. Моментально представил себе наш сельский клуб, набитый до отказа народом, и па сцене приезжего из Полтавы докладчика. Не помшо, о чем он говорил, но меня удивило, как его все слушали. Нет, не сумею я так..,
— Все попятно, Дьяченко?
— Понятно! — ответил я и направился к выходу.
— Постой! — майор окинул меня с головы до ног взглядом, взял листок бумаги, что-то быстро написал. — Зайди в тылы, пусть тебя приоденут почище.
…Поселок Рыбацкое, где проходил слет, напоминал небольшой оживленный городок. Во все стороны снуют машины, по тротуарам ходят люди, работают магазинчики. Но гражданского населения почти не видно. Большинство домов занято военнослужащими. Возле домов стоят повозки, автомашины, фургоны.
Наш слет проходил в школе. Большое кирпичное здание стояло недалеко от берега Певы. В подвале дома находился политотдел армии, а на втором этаже — армейский клуб.
В большом светлом зале школы собралось много народу. Первые скамейки запимали старшие командиры. У большинства в петлицах зеленые, красные прямоугольники — шпалы. Наш брат рядовые и сержанты старались занять места подальше от начальства.
Я стоял рядом с Курицыным и прицеливался, где бы найти укромный уголок. Вдруг кто-то сзади тропул меня
за плечо:
— А ну, Федор, проходи вперед!
От неожиданности я вздрогнул п обернулся. Рядом стоял старший лейтенант Георгиев. На его лице, как всегда, была приветливая улыбка. Он провел мепя в первые ряды. Посадил возле голубоглазой симпатичной девушки.
— Познакомьтесь, Наташа! Это паш Дьяченко!
Девушка подала руку. Улыбнулась. У нее были удивительно приятная улыбка, ровные зубы и па щеках ямочки.
Моя знакомая, оказывается, тоже снайпер. Она ленинградка. До войны работала на фабрике. В блокаду похоронила своих близких, чудом выжила сама. С начала сорок второго года на фронте. Имеет личный счет.
Заметив, с каким любопытством я разглядываю на се гимнастерке медаль «За отвагу», Наташа сказала:
— Что ты так интересуешься медалью, будто не видел никогда? А может, думаешь, что только парни могут быть истребителями? Нет, дорогой, уничтожать фашистов — дело всех, кто умеет держать винтовку в руках. Правильно я думаю?
В знак согласия я пожал ей руку.
Наташа Тимкина рассказывала мпе, как ленинградцы жили в первую блокадную зиму. Я уже от многих слышал о тех тяжелых испытаниях, которые выпали на долю ленинградцев, по полностью представить всю картину блокадного города у меня не хватало воображения.
В зало стало тихо. На сцепу поднялся генерал. Оп занял место за столом президиума. За ним последовало еще несколько старших командиров. Одного пз них я узнал. Это был член Военного совета армии. Он приезжал к пам в снайперскую школу. Рядом сидел молодой человек, одетый в гимнастерку, но без петлиц и знаков различия.
Я спросил соседку:
— Кто такой, пе знаешь?
— Секретарь Ленинградского обкома комсомола Иванов.
Члеп Военного совета постучал карандашом но графину, по, наверное, больше для порядка — в зале и без того было тихо. И объявил, что доклад сделает командующий 55-й армией генерал Свиридов.
Генерал пригладил рукой стриженные ежиком волосы, вышел к трибуне и начал говорить. Голос у него был важпый и строгий. Его слушали внимательно, особенно когда ои рассказывал о положении иод Сталинградом. Хотя грозные события были далеко от пас, мы с волнением и тревогой следили за битвой па Волге.
Почти два месяца озверелые фашистские орды штурмовали город. Два месяца героические заЩптпики Сталинграда перемалывали гитлеровские полки. Было ясио, что там в эти дни решается судьба России, что вот-вот под Сталинградом начнется разгром гитлеровских полчищ. И мы мысленно были вместе с героями Сталинградской битвы, здесь, под Ленинградом, снайперскими выстрелами и ударами по врагу старались им помочь. Каждому была понятна простая истина: фашист, убитый под Ленинградом, не будет воевать на Волге.
Затем генерал подвел итоги летпих боев на Ленинградском фронте, в результате которых мы нанесли поражение гитлеровцам и заставили их отказаться от мысли взять Ленинград штурмом. Командующий сообщил цифры потерь в живой силе и технике противпика под Ленинградом. И я прикинул в уме: а скольких солдат и офицеров недосчитался Гитлер от пуль хлопцев, которые сидят в этом зале? Вот генерал назвал фамилии истребителей фашистов — Адилова, Казакова, Глушкова, Королева, Курицына, Васильева… А сколько фамилий еще не. назвал командарм? Да откуда ему и знать всех стрелков, артиллеристов, танкистов, истребляющих фашистскую пе- чисть? Небось про Сашу Голубева, Ивана Денисенко, Николая Кочубея и пе слыхал.
Поправилось мне, как говорил комапдующпй о снайперской хитрости, о взаимодействии стрелков с миномет чиками и артиллеристами. Жаль, что рядом пет Кочубея, вот порадовался бы, ведь мы сами додумались до того, о чем теперь говорит гепсрал.
Потом па сцену стали подниматься снайперы. Выступили Щербаков, Бугаев, Ильин, Сарычев. Ребята рассказывали о боевых делах. И я заметил, как генерал и па- чальпики, сидевшие рядом с пим, записывали, что говорили простые солдаты.
И вдруг слып1у, как член Военного совета объявляет:
— Слово имеет снайпер семьдесят второй дивизии Дьяченко!
Я оглянулся паправо, палево, словно искал глазами второго Дьяченко. Наташа легонько подтолкнула:
— Иди, тебя!..
Я встал. Словпо на чужих ногах дошел до сцены. Посмотрел в зал. И вдруг заметил у стены Георгиева. Он кивал головой: «Давай, Федор, не тушуйся, расскажи, как воюешь сам, как воюют твои товарищи!»
Вижу, Наташа улыбается: «Не робей, солдат!»
Члеп Военного совета мягко так, спокойно говорит:
— Слушаем вас, Дьяченко. Расскажите, как стали снайпером.
И в самом деле, как? Почему я, мирный сельский парень, стал истребителем фашистов? Собрался с духом и, забыв про бумажку, которую мне супул в карман предусмотрительный замполит, начал говорить.
Мпе вспомпился один эпизод. Мы шли на передовую. На старых огородах увидели женщину с девочкой. Оли искали оставшуюся картошку. Откуда ни возьмись, снаряд… Бах! Мы упали на землю. А когда поднялись, смотрим: где была женщипа — воропка дымится… Я бросился к девочке, прижал ее хрупкое тельце к себе и шепчу: «Не плачь, маленькая, я сам убыо того зверя, что лишил тебя мамки!..» А что я, солдат, мог что сказать ребенку, как мог еще успокоить?
В зале стояла тишина. И мне почудилось, будто моц голос услышала та девочка, будто я ответил и на ее вопрос: «Как ты, Федор Дьяченко, стал истребителем фашистов?»
Говорю, а во рту все суше и суше. Язык почти пе ворочается. Надо кончать.
— Товарищи, я по ленинградец, я по-настоящему еще и город пе видел, но прошу считать меня ленинградцем! Обещаю драться за Ленинград, пока есть силы держать в руках внптовку!
И вдруг в зало все захлопали. Я посмотрел па президиум. Подумал, может, чего пе так сказал. Секретарь обкома комсомола улыбается и говорит:
— С удовольствием, Федор Трофимович, примем вас в семью ленинградцев!
Не знал я, конечно, что сказанные тогда слова Всеволода Иванова, с которым я потом пе раз встречался, сбудутся и мне выпадет счастье называть себя ленинградцем!
Вспотевший, взволнованный, я вернулся па свое место. Наташа ласково улыбнулась и пожала мне руку:
— Ты лучше всех выступал, Федор!
…В Рыбацком я познакомился со многими спайпера- ми-истребителями. Запомнил молодого пария с ренштедь- ными чертами лица — Александра Щербакова.
Сержант Щербаков лично уничтожил более сотни фашистов и считался одним из лучших снайперов.
Па слете мое внимание привлек рослый старший сержант. Смуглое лицо, узкий разрез глаз, черные как смоль волосы. На его гимнастерке поблескивал золотом н красной эмалью орден Ленипа.
Я спросил своего соседа:
— Не знаешь того, с орденом?
— Это знаменитый Тэшабой Адплов пз сорок третьей дивизии…
И случилось так, что за обедом я оказался с Тэша- боем Адиловым за одним столиком. Мы разговорились. Я узнал, что Адилов учится на курсах младших лейтенантов.
— Знаешь, учиться хорошо. Надо! Но без впптовки скучпо! — улыбаясь, говорил он.
Тэшабой рассказал, что он родом из Узбекистана. Там у пего мать, сестра, младшие братья. Они работают в
колхозе.
— До армии я учил маленьких ребятишек, первый класс. Теперь бы учил шестой класс. Колхоз строил большую школу. Наш колхоз богатый. Много хлопка, много барашков, много виноградников.
Тэшабоя Адплова в армию призвали еще до войны. Оп служил в Прибалтике, потом на Карельском перешейке, где его и застала война. Там н;е Тэшабой получил и боеное крещение.
О Тэшабое, так же как и о Симанчуко, среди солдат ходили целые легенды. Говорили, папример, что однажды в разведке Адилов бесшумно снял отделение гитлеровцев. Но мпе захотелось узнагь от самого Тэшабоя, как оп воюет.
Лдплов скромно, без хвастовства рассказал, как осенью сорок первого года воевал па Невском «пятачке».
— Солдат должен быть хитрый. Когда хитрый, всегда
победит!
Он припомнил, как маленькая горстка наших бойцов, и он в их числе, почти сутки удерживала захваченный рубеж. Несколько раз фашисты пытались сбросить их в Неву. Атака следовала за атакой. К вечеру людей осталось совсем пемпого. А надо было продержаться еще ночь. И Тэшабой решил перехитрить врага. С помощью легкораненых он собрал оружие и боеприпасы и расставил уцелевших бойцов по траншее.
Сам лег у пулетема па левом фланге, другого бойца направил на правый, ко второму «максиму».
Под покровом глухой осенней почи гитлеровцы реши- ли взять храбрецов живыми.
— Понимаешь, как я их заметил, сам ие зпаю… Ночь черная, как в Фергане. Слышу, ползут, шакалы… Дад очередь! Потом гранатами… Команду кричу «огонь!». Мой друг из «максима» стал бить, а кто мог, из автоматов, из винтовок стреляет. Я побежал по траншее, из «дегтяря» стреляю… Вай, вай! Такой сабантуй устроили!..
Так они воевали всю ночь. Под утро, под прикрытием сильного артиллерийского огня, к ним переправилось подразделение морской пехоты. Краснофлотцы страшно удивились, узнав, что этот рубеж целую ночь удерживали, по существу, два человека.
Потом мы разговаривали о наших снайперских делах. И здесь Тэшабой Адилов руководствовался мудрым правилом: солдат должен быть хитрым. Но солдатскую хитрость Тэшабой Адилов понимал довольно широко. Это прежде всего находчивость, инициатива, ловкость, смо- лость.
Он рассказывал, как однажды его засекли гитлеровские снайиеры.
— Три фашиста, а я однп. Понимаешь? Целый день лежал. Снег подо мной растаял — водой стал. Потом два фашиста спали, один не спал — меня караулил. Я тоже пе спал. Думал: «Хана тебе, Тэшабой. Замерзнешь!»
Трое суток длилось это па редкость тяжелое испытание. До спх пор не могу представить себе, как Адилов сумел его выдержать. Ведь он не мог даже подпять головы, не мог стрелять. Малейшее движение сейчас же вызывало огонь противника. Стоило протяцуть руку к сумке, где лежали хлеб м колбаса,— рядом щелкала пуля.
— Такая сволочь, еле ушел ночыо бегом!
юз
Потом Тэшабой рассчитался с фашистами. Он сумел выследить тех снайперов и уничтожить. Правда, ему по надобилось почти полторы педели. По дело не в этом. Победил все же советский солдат.
Вот так, не раз заглядывая смерти в глаза, воевал один из известнейших снайперов Ленинградского фронта коммунист Тэшабой Адилов.
В июие сорок второго года старший сержант Адилов был награждеп орденом Ленина. Затем его направил» на учебу. Расставаясь с родной 43-й дивизией, он передал верную трехлинейку № 1413 своему лучшему ученику Зенату Нигматулипу. За короткое время Зепат уничтожил пз адиловской впптовки сорок семь фашистов и был награждеп медалью «За боевые заслуги».
Позже, когда Адилов окопчил курсы младших лейтенантов, его раздачили командиром взвода в школу снайперов. Теперь Тэшабой учил меткой стрельбе, снайперскому искусству других бойцов. И нередко практические занятия со своими учениками он проводил на передовой, показывая, как надо уничтожать врагов.
Больше мне пе довелось встречаться с Адиловым. Знаю, что после войны оп вернулся в свой Узбекистан. У него большая и дружная семья. И сам Тэшабой полон сил и энергии. Он занимается любимым делом — учительствует в родпом кишлаке.
Все, что я слышал на слете: и слова командующего, и выступления снайперов, и разговоры с моими новыми друзьями — накрепко запало мне в душу. Я понял, кадкое это огромное и святое дело — истреблять врагов, как же велик народный гнев, коль столько солдат но своей охоте идут на риск, презирая опасность.
Вечером я вернулся на передовую. Рассказал команиру роты Никифорову о слете в Рыбацком.
Старший лейтенант, выслушав мепя, спросил:
— Так, говоришь, в других полках уже есть цельте роты истребителей?
— Есть, товарищ старший лейтенант… В сорок треть, ей дивизии, в пятьдесят шестой…
— Слышишь, комиссар? — обратился Никифоров ц замполиту.— А мы чем хуже? Сколько у нас сейчас в ро- те истребителей?.. Двадцать три! А почему не все?
— Давайте об этом поговорим с бойцами… Объявцц боевое соревнование,— предложил тот.
На другой день возле командирской землянки на красноармейское собрание собрались представители взводов п отделений. Командир роты предоставил мне слово. Я, как мог, рассказал все, что слышал на слете снайперов. Потом выступали ребята. Говорили скупо. Известно, какие из нас ораторы! По зато говорили в самую точку, по существу.
Йомню, поднялся боец Кукушкин. По врзрасту он многим из нас в отцы годился. Мы так и звали его уважительно— папашей. Говорил он хриплым от постоянной простуды голосом. И часто заходился таким кашлем, что лицо его наливалось кровью и из глаз по лицу текли слезы.
Откашлявшись, отдышавшись, Кукушкин смущенно объяснял нам:
— Это от табачка все… Нет теперь настоящего, довонного «Беломора» фабрики Урицкого… Курим черт-то что…
Но мы-то знали, что кашель у Кукушкина не от табака. Легкие но в порядке, а в медсанбат никакой силой по прогнать. «У меня,— говорил он,— длинный разговор с фашистами, копчу его, когда до ихнего Берлина дойду!»
Причины на «длинный разговор» с гитлеровцами у Кукушкина, этого добродушного, застенчивого человека, были более чем основательиыо. Зимой, не выдержав лишений блокады, погибла его семья — жена и два сынаj
llo по только личное горе родило у Кукушкнка такую ненависть к врагу. Не мог оп, старый питерский рабочпп, простить фашистам варварские обстрелы и бомбежки Лененая, который был для него, одипокого теперь человека, не просто городом, а большим родным домом.
Да разве у одного Кукушкина был собственный счет к фашистам! Воп и Иван Денпсепко тоже остался один- одпношенек па белом свете… И Сергей Рыбчепко, и Леонтий Приходько, и Слава Голубев говорили о своей ненависти к гитлеровцам. II решение паше было похоже па клятву: каждому солдату открыть личный счет мести!
Старшему лейтенанту Никифорову удалось пополнить количество снайперских виптовок в роте и организовать снайперскую группу. В пее вошлн И. Денисенко, С. Голубев, И. Мякший, И. Зайцев, 11. Казаков. Мепя назначили старшим группы.
Числились мы в роте, но пам часто ставил задачи по уничтожению огпевых точек противника, его снайперов, наблюдателей и других особо важных целей п командир батальона. Кроме истребления врагов, на нас еще возлагались обязанности помогать готовить метких стрелков, п все мы имели своих учепиков-истребителеп. Мы с Казаковым взяли шефство над молодыми бойцами Даниловым, Макаровым, Ведерниковым и Демидовым. С ними занимались днем пли вечером, когда было свободное время. А его оставалось все меньше и меньше. Дни становились короче, и хотелось каждый час светлого времени использовать для снайперской охоты.
Я чаще действовал в паре со Славой Голубевым. К нему привык, как к родному брату.
Излюбленным нашим местом для «охоты» стала старая немецкая траншея. Она проходила почти перед самой «нейтралкой». Добираться туда было непросто. Выпавший снег демаскировал каждый новый след. Но если достичь траншей затемно, то из нее можно было почти безопасно вести огонь. А главное, метров па пятьсот — семьсот хорошо просматривалась вся глубина обороны противника. Цели были как на ладони. Правда, огонь но таким целям требовал большой подготовки и сноровки.
Из книги Ф.Т. Дьяченко «Нейтральная полоса»
