«Около полудня по радио передают речь Геринга. В соседнем подвале, где еще сохранился исправный приемник, свободные от службы солдаты прильнули к репродуктору. Некоторые до сих пор не отказались от надежды, они все еще верят обещанию Гитлера вызволить нас. «Вы можете положиться на меня, как на скалу!» — эту радиограмму тогда довели до сведения всех солдат и офицеров. За это обещание и цепляются неисправимые: «Фюрер не оставит нас сидеть здесь! Сегодня Геринг скажет нам все, как оно есть». И кое у кого, кто уже мысленно попрощался с жизнью, тоже загорается слабая надежда.
Голос из репродуктора вешает о «народной общности» и «народном войске» — все это слова, которые мы слышали тысячи раз, они нам достаточно хорошо известны. Гитлер именуется величайшим немцем. Потом Геринг заявляет: «Противник тверд, но и германский солдат стал еще тверже!»
— А ну, приди сюда! — хочется крикнуть в лицо этому фразеру. — Приди, погляди сам на ставших «еще тверже» солдат! Вот они лежат в подвалах и снежных ямах едва в состоянии пошевелиться. Похлебка из конины, да и та раз в день, — вот вся их сила!
А Геринг не унимается: «Превыше всех гигантских сражений высится подобно огромному монументу Сталинград, битва за Сталинград. Это величайшая геройская битва из всех, какие только знала наша история!»
Он имеет в виду нас. Высокие слова, но нам от них ни жарко, ни холодно. Они весьма подозрительны. Так говорит священник у открытой могилы. Тогда тоже из покойника делают героя-небожителя. Но ему от этого не легче.
Геринг разглагольствует, как в бою генералы и солдаты стояли вместе плечом к плечу, распространяется насчет геройской битвы Нибелунгов: «Они тоже стояли до последнего!»
«Так, приговор произнесен! Мы окончательно списаны! — проносится в моей голове. — Списаны раз и навсегда! Нас принесли в жертву. Несмотря на обещание Гитлера. Уже сегодня на нашей смерти наживают капитал. Вот, смотрите, как стоят эти герои, отомстите за них, бейтесь с тем же ожесточением!» Геринг выкладывает это без обиняков: «Пусть каждый, кто ощутит в себе слабость, вспомнит о воинах Сталинграда!»
— Выключи ящик! — кричит Фрикке. — Заткни его! Или, может, хотите слушать надгробное слово самим себе? Толстяку хорошо говорить, он сидит в Берлине, а мы издыхаем тут!
— Выключить, выключить!
— Нет, шалишь, мы хотим слушать! — орет кто-то.
Поднимается страшный шум. Потом наконец снова воцаряется тишина. Теперь речь идет уже о Леониде и его трехстах спартанцах. Геринг не жалеет слов, расписывая наш героизм, и ловко совершает переход к нашей судьбе: «Настанет время, и скажут: «О путник, как придешь ты в Германию, поведай о нас, о тех, что полегли в Сталинграде, как велел нам закон!».
— Пустите меня, пустите, не могу это слушать! — кричит пожилой ефрейтор. Он отталкивает своего соседа, пробивается к приемнику. Короткий удар прикладом винтовки — все происходит молниеносно, никто не успевает удержать его — и от приемника одни обломки. На полу валяются катушки и лампы, шесть, семь сапог давят их на мелкие куски. Голос замолк.
Я молчу, я считаю это правильным.
— Господин майор, русские! Рядом с нами уже капитулируют! — Это голос Байсмана. Он не ошибся».
Отрывок из книги Вельца Гельмута «Солдаты, которых предали»
