Узнаем ли мы когда-нибудь всю правду о событиях 1990-х в Чечне? Разобраться в них будет непросто, но сделать это необходимо. И главным подспорьем в «дознании» станут воспоминания воевавших там солдат и офицеров. Таких, как подполковник УФСБ РФ по РТ, которого в Чечне знали как капитана Гараева. Вот его рассказ.
Живыми не сдаваться
«В Чечню я попал 23 февраля 1996 года, в этот день в 1944 году началась депортация чеченского народа… Из аэропорта в Управление ФСБ по Чеченской Республике доехали чуть ли не с боем. Город — в руинах, кругом холмики могил мирных жителей, погибших во время боевых действий. Повсюду бродили злые, голодные гражданские и вооруженные до зубов — под видом милиции — боевики.
Ни о каком полном контроле над обстановкой в Чечне, о котором нам говорили в Москве, не было и речи. Наш руководитель генерал Хоперский объяснил, что до обеда Грозный контролируют федеральные войска, а после — боевики. И действительно, мы, в отделе контрразведки, после обеда уже никуда не выходили.
Боевое крещение я получил в начале марта. Это когда Госдума приняла бюджет по восстановлению народного хозяйства Чеченской Республики. Стало известно, что Чечне выделяются огромные средства. По-видимому, это было не по нутру главарям бандформирований и самому Дудаеву. И 6 марта начался захват города бандформированиями. По средствам массовой информации стали распространяться заявления руководства страны, в том числе министра обороны Грачева, о том, что это провокация боевиков и не стоит поддаваться панике.
Находившимся в Ханкале федеральным войскам запретили входить в Грозный и ввязываться в бой. А в это время все (около пятидесяти) блокпосты в Грозном с командами по десять-двенадцать человек были методично окружены и уничтожены. В эфире мы слышали, как ребята с блокпостов просили помощь, матерились, прощались.
Через некоторое время боевики окружили и ничем не защищенное здание управления. Нас было около пятидесяти человек. Решили обороняться и ждать подмоги. У восьмерых сотрудников нашего отдела было три автомата, пистолеты и пара гранат. Распределяя оружие, договорились, кто будет забирать автомат после гибели товарища. Решили: каждое подразделение обороняет только свой кабинет, в коридор никто не выходит. В эфире по-прежнему шли призывы не поддаваться на провокации. Часов в 11 нас окружили полностью. Со стороны боевиков пошли предложения сдаваться. Мы отказались.
Договорились, что живыми в руки боевикам не попадем. Все это обсуждали достаточно спокойно, даже посмеялись. В ожидании обстрела решили отдохнуть. Постелили бронежилеты, легли, разговариваем, анекдоты травим. И не заметили, как все уснули, по-видимому, от стресса. Просыпаемся — уже темно. Из-за мешков с песком, которыми заставили окна, доносится гул. Ну, думаем, хана — вражеская техника! Однако стрельбы все не было, а гул двигателей ушел в сторону. Я плюнул на все и вышел в коридор, там никого, а на улице наши ребята стоят и идут две колонны ВДВ с красными знаменами — помощь! Обнимаемся, на глазах слезы. Что произошло? Командир десантников, узнав, что управление ФСБ окружено боевиками, вопреки приказу Грачева, пришел на помощь. После этого пошла зачистка, в которой принимали участие и мы.
Сейчас, оценивая поведение сотрудников ФСБ в те дни, восхищаюсь. Контингент был разный — и по возрасту, и по званию, и по национальности, и по психологическому складу. Но никто не дрогнул, не смалодушничал, не запаниковал. Хотя все понимали, что придется погибать. Приятно осознавать, что был рядом с ними…
Весна и лето 1996 года принесли немало горя в семьи сотрудников ФСБ. Именно тогда погибло много офицеров контрразведки. Поэтому группу из ста контрразведчиков, которая прибыла в Чечню в феврале 1996 года, назвали «Черным замесом». Из сотни человек примерно шестьдесят погибли — под обстрелами, в плену у боевиков. Помню, как в обмен на одного из чеченцев освободили двух наших товарищей. Я в это время готовил для них стол. Узнав, что привезли наших пленников, побежал в санчасть. Там увидел лежащего Игоря Шелеста. На нем не было живого места, к тому же он потерял рассудок и никак не реагировал на окружающих. А где же второй? Вдруг рядом раздается голос: «Ты не узнаешь меня?» Передо мной стоял изможденный человек.
Игорь Гусев до плена весил 90 килограммов, а теперь в нем было максимум 45, остались одни глаза. Обнял его… Через два дня оба умерли… Образцом российского офицера считаю подполковника Александра Захарова из Пензы. Когда решался вопрос о его обмене, боевики под честное слово офицера разрешили ему днем приходить в управление. И ни разу у него не возникло мысли остаться: «Я дал слово офицера, и к тому же из-за меня боевики расстреляют моих товарищей, которые находятся в плену». В конце концов его обменяли.
Нападение на ФСБ
18 июля я получил оперативную информацию о совещании полевых командиров, на котором была поставлена задача — уничтожить управление ФСБ. Я письменно доложил об этом руководству, которое наложило резолюцию: дезинформация, с источником информации контакты прекратить. Но уже к концу июля такие сведения начали поступать из разных источников. Утром 5 августа заместитель начальника управления Кордонов собрал оперативный состав и поставил задачу — идти в город и выяснить достоверность информации о готовящемся нападении на здание ФСБ. Мы разошлись. Я встретился с одним из источников. На мой вопрос о нападении он ответил: «А ты загляни за соседний забор». Действительно, весь частный сектор Грозного был заполнен боевиками. В три часа оперативный состав был в Управлении, информация о готовящемся нападении подтверждалась из разных источников.
Начали готовиться к обороне. А до этого, ночью 5 августа, весь личный состав МВД был выведен за город на командно-полевые учения, все блокпосты были открыты. В ночь с 5 на 6 августа тремя колоннами началось движение боевиков. Мы спустились на первый этаж, ждем. Около четырех часов утра нас окружили и началась стрельба. Был окружен и находящийся рядом Дом правительства. За два дня до этого боезапас его защитников был поднят из подвала на четвертый этаж. Боевики, по-видимому, знали об этом, и выстрелом из гранатомета боезапас был уничтожен. Дом правительства охраняли десантники. Прощаясь, они кричали нам с крыши и верхних этажей. Они сгорели заживо…
С началом боя мы стали по ВЧ вызывать Ханкалу — никто не отвечал. Не отвечало и чеченское руководство. При мне начальник службы безопасности Дома правительства по сотовому телефону пытался через помощника Завгаева переговорить с ним. Но помощник отвечал, что Завгаев болен, а потом и вовсе отключил телефон. На следующий день СМИ продолжали привычное — это провокация, происки отдельных боевиков и так далее. Бой шел уже три дня и три ночи. Мы отстреливались из-за бетонных заграждений. Погибли семь наших товарищей. Во время боя один из раненых сфотографировал меня и моего друга из Йошкар-Олы Володю. Слышу сквозь стрельбу: «Ребята, я сфотографирую вас на память!» Нам, конечно, не до позирования. Повернулся и кричу в ответ: «Пошел ты на… со своей фотографией!»
8 августа к нам на помощь направилась 205-я бригада, которую мы впоследствии назвали «пьяной бригадой». Ребята там были смелыми, но смелость эта зачастую подкреплялась алкоголем. Не чурались они и мародерства, которому мы всячески препятствовали, вплоть до угрозы применения оружия… Из-за отсутствия должного руководства со стороны военных было много неразберихи. Например, мы получили от них указание, что боевики захватили часть танков и если появится боевая техника, ее необходимо уничтожать. Так что, увидев танки под красными флагами, мы встретили их огнем. Через некоторое время от танкистов пришли разведчики с вопросом: «Почему ведете по нам огонь?» Танки расположились рядом с нашим зданием, но через некоторое время танкистам поступил приказ — технику уничтожить. Почему? Непонятно.
Загадочное перемирие
Боевики обложили и здание общежития ФСБ. Один из полевых командиров предложил находившимся в нем нашим товарищам сложить оружие и гарантировал беспрепятственный выход из города. Им ответили, что чекисты не сдаются. Мы общались с общежитием по рации. Чтобы боевики не знали о существе разговоров, я и находившийся в общаге мой коллега из Набережных Челнов говорили по-татарски. Я подбодрил его, что скоро на помощь подойдут танки (на тот момент приказ об их уничтожении еще не поступил). Но после того как танки были взорваны своими же, находившиеся в общежитии четырьмя группами стали пробиваться к нам. Двум группам это удалось. Другие же были полностью или частично расстреляны боевиками.
Надо отметить, что боевики уважительно относились к чекистам. Так, 13 августа они вышли в эфир: «Вы держитесь без сна, еды и воды. Даем слово, что сутки не будем стрелять — передохните». Обманут? Но нет: не было ни выстрелов, ни провокаций… 18 августа боевики предложили нам забрать трупы наших товарищей, погибших при прорыве из общежития. Мы подготовили носилки и респираторы — трупы начали разлагаться. Что удивительно, боевики вместе с нами собирали останки наших друзей и помогали донести их к зданию управления… Некоторые СМИ тогда сообщили, что здание Управления ФСБ в Грозном уничтожено и все сотрудники погибли. Я знаю, что родственники нескольких оставшихся в живых товарищей, получив такое известие, скончались от сердечных приступов…
К тому времени державшие нас в окружении боевики сами попали в окружение федеральных сил и, таким образом, оказались в двойном кольце. Но тут было заключено Хасавьюртовское перемирие. Для нас это было равносильно предательству. Боевиков нужно и можно было уничтожить, а фактически им сдали Грозный. Зримым воплощением этого предательства стали эпизоды передачи боевикам наиболее значимых зданий и сооружений. Как это происходило? Идет офицер с двумя солдатами, за ними — боевик. Прежде чем зайти в здание, боевик посылает наших — убедиться, что не установлены мины.
Нам дали возможность вывезти тела погибших. Меня, Володю и Рустема из Уфы вызвал генерал Хрипков и дал задание — тайно вывезти и секретную документацию, которая находилась в здании Управления. Два ящика с документами мы заложили трупами. Расстояние от Грозного до Ханкалы — всего километров пятнадцать, но мы его преодолели часов за семь.
Вспоминаю те дни, и сердце наполняется гордостью за наших сотрудников. Будучи ранеными, Сергей Ромашин и Вячеслав Евскин, чтобы не подвергать опасности товарищей, пытавшихся их спасти, предпочли убить себя… Из всей группы «Черного замеса», которая прибыла в феврале 1996 года в Чечню, четверо посмертно были удостоены звания Герой России».