Первое правило чекистов — работать максимально быстро и результативно. Жертву могли затащить в барак с сифилисными заключенными, где ее избивали, раздевали и жестко насиловали. Что самое удивительное — сам охранники и офицеры насиловать заключенных девушек не могли, это было не положено уставом (хотя избивать и убивать могли сколько угодно).
Идем дальше. Как правило, чекисты пытали женщин только для того, чтобы выбить нужные показания, если они не являлись полными садистами. Вначале заключенной предъявляли обвинения и предлагали по-доброму согласиться. Естественно, в большинстве случаев она отказывалась это сделать. Тут в ход и шли избиения, изнасилования и так далее.
На женском теле было несколько основных болевых точек, на которые делался упор: шея, грудь, половые органы и пальцы рук и ног.
Что касается формата пыток, то он был крайне разнообразным: от банальных побиений руками и подручными предметами до изощренных средневековых истязаний. Вряд ли нужно говорить, что после всего этого кошмара женщины выходили из тюрьм психологически и морально искалечеными.
Катерина, ))), а скажи, много бабла тебе за такую хрень платят?)))
Дерьмо собачье. И картинка смешная. Для Шарби Эбдо рисовать не пробовали?
Вы, Екатерина, не просто глупы и пошлы как пьяная коза, вы еще и маленькая лгунья. Это же нужно сперва высосать из пальца историю, а потом сопроводить ее рисунком еврея-художника из Освенцима. Надеюсь, вашей карме это зачтется.
«Временами успешно». Что же это за времена, в Ваших снах, Катя? Вы же не элементарно не образованны и двух слов связать не можете. Что не статейка, то позорище
Даив рот им ноги! Всем чекистам и мусорки! Суки……
У автора справка о психическом состоянии имеется?
На картинке немцы изображены.
У стрелка пилотка характерной формы.
Автор чисто Т.П
Очень жаль девушку, деформированная психика.
ПОСЛЕ КАРТИНКИ из СЕРИЯ «ОПАЛЕННЫЕ ОГНЕМ ВОЙНЫ» (ЧАСТЬ 52 — ДАВИД ОЛЕР. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА УЗНИКА ОСВЕНЦИМА.) Все вопросы к автору у любого нормального человека должны отпасть напрочь.А вот у следственных органов не плохо бы им появиться, как и у родственников потомков художника.Не подкинуть ли им идею наказать за столь вольную трактовку авторского права?
Самый главный вопрос к дебилам из сторонников секты миллионов убитых.Если НКВ,Д заведомо сажало невинных людей, и никаких следственных действий не требовалось, зачем все эти допросы,следствия,пытки и разные сроки? Хотелось бы услышать от них объяснение)
Ответ дебилу из секты НКВД-шников и потомка вертухаев. Показания выбивались для записи в дело и для показухи того как сов. власть «эффективно борется с врагами народа».
Сколько защитников НКВДшниов сверху отписались. Вы что внуки этих фашистов? Хотя большинство и сейчас таких же, как тут описаны. Сейчас россияне проглатывают войну с Украиной и сами едут убивать украинцев, мозги промыты, думают что едут каких то вымышленных фашистов убивать, а на деле сами фашисты. Так что чему удивляться ?
Топот многих ног, какое-то шуршанье, будто протащили что-то по каменному полу, глухие возгласы. И вдруг над всем этим отчаянный дискантовый крик. Он долго тянется на одной ноте и наконец неожиданно обрывается.
Все понятно. Кто-то сопротивляется. А его все-таки тащат в карцер. Опять кричит. Замолчала. Заткнули рот кляпом.
Только бы не сойти с ума. Все что угодно, только не это. «Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, лучше посох и сума…» А ведь первый признак надвигающегося безумия – это, наверно, именно желание вот так завыть на одной ноте. Это надо преодолеть. Работой мозга. Когда мозг занят делом, он сохраняет равновесие. И я снова читаю наизусть и сочиняю сама стихи. Потом повторяю их много раз, чтобы не забыть. И главным образом, чтобы не слышать, не слышать этого крика.
Но он все продолжается. Пронизывающий, утробный, почти неправдоподобный. Он заполняет все вокруг, делается осязаемым, скользким. По сравнению с ним вопли роженицы кажутся оптимистической мелодией. Ведь в криках роженицы затаена надежда на счастливый исход. А тут великое отчаяние.
Меня охватывает такой страх, какого я еще не испытывала с самого начала моих странствий по этой преисподней. Мне кажется – еще секунда, и я начну так же вопить, как эта неизвестная соседка по карцеру. А тогда уж обязательно соскользнешь в безумие.
Но вот однотонный вой начинает перемежаться какими-то выкриками. Слов разобрать не могу. Встаю со своего ложа и, волоча за собой огромные лапти, подползаю к двери, прикладываю к ней ухо. Надо разобрать, что кричит эта несчастная.
– Ты что? Упала, что ль? – раздается из коридора. Ярославский снова приоткрывает на минуту дверную форточку. Вместе с полоской света в мое подземелье вливаются довольно ясно произнесенные слова на каком-то иностранном языке. Уж не Каролла ли это? Нет, на немецкий не похоже.
У Ярославского расстроенное лицо. Ох, какая это все постылая обуза для мужицкого сына с поросячьей белобрысой щетинкой на щеках! Уверена, что если бы он не боялся проклятого Сатрапюка, помог бы и мне, и той, кричащей.
В данный момент Сатрапюка, видно, нет поблизости, потому что Ярославский не торопится захлопывать форточку. Он придерживает ее рукой и шепотом бубнит:
– Завтра срок тебе. Назад в камеру пойдешь. Перетерпи уж ночку-то. А может, возьмешь хлеб-то, а?
Мне хочется поблагодарить его и за эти слова, и особенно за выражение его лица, но я боюсь спугнуть его какой-нибудь недопустимой фамильярностью. Но все-таки решаюсь прошептать:
– Чего она так? Страшно слушать…
Ярославский машет рукой.
– Кишка у них больно тонка, у заграничных-то этих! Вовсе никакого терпенья нет. Ведь только-только посадили, а как разоряется. Наши-то, русские, небось все молчком. Ты-то вон пяты сутки досиживаешь, а молчишь ведь…
И в этот момент я ясно различаю доносящиеся откуда-то вместе с протяжным воем слова «коммунисто итальяно», «коммунисто итальяно…».
Так вот кто она! Итальянская коммунистка. Наверно, бежала с родины, от Муссолини, так же как бежала от Гитлера Клара, одна из моих бутырских соседок. Евгения Гинзбург — «Крутой маршрут» Отрывок.